Страсти вокруг оперы Рихарда Штрауса начали кипеть с момента её премьеры, ещё сто десять лет назад. То, что она стала событием в мире музыки – бесспорно, но каким «взрывоопасным», шокирующим и «безнравственным»! Говорят, первая исполнительница партии Саломеи заявила: «Я не буду это петь, я порядочная женщина»… Спустя век нас, переживших все возможные революции, от научно-технических до сексуальных, трудно удивить историей о безудержной страсти, об одержимости. Но премьерный спектакль «Саломея» в Новой опере в режиссёрской интерпретации Екатерины Одеговой и декорациях художника-постановщика Этель Иошпы удивил! Заставил мысленно возвращаться к нему вновь и вновь, искать мотивы поступков героев, забывая о нереальности последних, и заглянуть в первоисточник – пьесу Оскара Уайльда.
Одними из основных элементов декорации стали проекционные экраны Gerriets (Германия) с цифровой печатью по оригинал-макету художника, поставленные ДОКОЙ Центр. Экранов три: один —2520 х 10460 х 4230 х 10320 мм, второй — 3790 х 16460 х 6890 х 16350 мм, третий — 6893 х 2340 х 7200 х 2320 мм.
С Маргаритой Белоусовой, руководителем отдела материалов и технологий сценического дизайна ДОКИ Центр, нам посчастливилось попасть на премьеру, и сразу после спектакля мы поговорили с его художником Этель Иошпой.
Юлия Калачева: Хочется поделиться впечатлениями. Настолько всё обнажено, «до ангины, которая нарывает», простите за такое сравнение. Изломано всё: представление о жизни, о желаниях, о любви. Точно так же, как изломана сцена. Откуда вы взяли эти идеи?
Этель: Идеи диктует, прежде всего, материал. Я им давно больна, с детства, как пьесой, так и музыкой. Музыка изломана по отношению к пьесе в ещё большей степени – там просто голые нервы. И если это получилось передать, я рада. Самая главная задача при постановке этой оперы – суметь выразить нерв музыки. Откуда идеи? Это одно из моих любимых произведений, но как же сложно было за него браться, хотя бы потому, что существует много разных постановок, много иллюстраций, много образов Саломеи… Этот образ волновал всех, легче вспомнить тех, кого он не волновал… А надо было придумать что-то своё… Я училась у Крымова Дмитрия Анатольевича, и самое главное, что он вбивал нам в голову с первого курса – найти свой нерв, свой ассоциативный ряд.
Юлия Калачева: Центральным сценическим образом стало дерево...
Этель: Да. Это главный образ, который так удивительно «свалился мне на голову». Потому что до него было непонятно, что же получится в итоге... Да, ощущение замкнутого душного пространства, которое давит, из которого невозможно выбраться, желтые экспрессионистические стены, станок с дырой в центре, как засасывающая воронка, где сидит Иоанн Креститель. И только когда «родилось» дерево, все эти образы объединились и стали целостными.
Юлия Калачева: Как оно «родилось»?
Этель: Мы поехали в Израиль смотреть площадку для «Царской невесты». А там всюду растут эти безумные деревья. Я тысячу раз гуляла по этим улицам раньше, но тогда мне эти деревья были совершенно не интересны, а в этот раз я смотрю на них, состоящих из переплетенных корней, и понимаю: это то, что нужно! Они в жизни выглядят даже агрессивнее, чем у меня получилось в спектакле. Прямо оголенные мышцы человека. Или волосы. Или пуповина. Или центр Земли.
Маргарита Белоусова: А я поняла, почему на входе в театр нам предложили положить цветы на специально отведённый стол. Потому что близко к сцене подойти невозможно. Она нависает над залом, над оркестровой ямой. Иногда я испытывала лёгкий испуг за исполнителей...
Этель: И должно создаваться ощущение, что всё происходит «над пропастью».
Юлия Калачева: Что сейчас все рухнет, погребёт под собой...
Этель: Да. Поэтому пространство как бы нависает над оркестровой ямой. Когда встала декорация, за мной ходили бригады людей, которые говорили: «Здесь бортик, там бортик»… Во время репетиций у нас всё время скатывались предметы в оркестровую яму, в оркестр. А там каждая скрипка стоит по миллиону… Приходилось придумывать какие-то изворотливые варианты, чтобы вообще ничего не ронять. Потом натянули сетку. Но от идеи «над пропастью» не отказались.
Юлия Калачева: Теперь про экраны поговорим. Не расписывать задники, а использовать экраны с полноцветной печатью – это модно?
Маргарита Белоусова: Причём, я добавила бы, что полноцветную печать в качестве декорации делают и на ткани, а Вы предпочли экраны. Почему?
Этель: Я первый раз работаю с экранами. Мы рассматривали много разных вариантов, но остановились именно на экранах. Нам нужна была монолитная история, чтобы ни в коем случае не было швов, чтобы пространство не воспринималось каким-то мягким. Потому что сама история жёсткая, кровавая, нервная… Экраны эту функцию выполняют. И, слава Богу, всё попало в цвет, в оттенок – он получился очень густым, насыщенным, интенсивным. То, что задумывалось, то, чего хотелось, воплотилось в жизнь. Спасибо за это ДОКЕ и её партнёрам.
Маргарита Белоусова: И светопроводность у них все-таки лучше, чем у ткани, да?
Этель: Да, конечно, они замечательно свет пропускают. И с занавесом тоже хорошо получилось…
Маргарита Белоусова: Вы имеете в виду чёрный занавес из тафты от Tuechler?
Этель: Да, чёрный. Он с самого начала создаёт особенное настроение. Ночь. Смерть. И не видно, что он скрывает, какая жизнь там таится... Вы знаете, у нас весь выпуск спектакля был каким-то экстремальным: в последний момент появлялись долгожданные элементы декораций, как всегда поджимали сроки… Но ваша компания всё сделала превосходно.
Маргарита Белоусова: Спасибо!
Юлия Калачева: Этель, ловлю себя на мысли о том, как сильно помолодело театральное пространство. Молодеют все: художники, костюмеры, режиссеры. Вот и после просмотра вашей «Саломеи» думаю: это так смело, потому что молодо?
Этель: То, что сцена молодеет – это прекрасная тенденция. Но на наш спектакль я, слава Богу, смотрю более критично. Есть ещё к чему стремиться.
Маргарита Белоусова: Как давно Вы знакомы с режиссёром, с Екатериной Одеговой? Чувствуется единодушие...
Этель: Года четыре. Она пригласила меня в этот театр. Нравится, когда в работе мы вместе придумываем замысел, обсуждаем, спорим, когда идёт настоящий творческий процесс. Есть общий диалог, и понятно, что, в конце концов, мы движемся в одну сторону.
Юлия Калачева: Этель, какие из поставленных Вами спектаклей запомнились?
Этель: Из драматических спектаклей – «Ромео и Джульетта» в театре Джигарханяна; на малой сцене музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко идут два оперных спектакля: «Волшебная флейта» Моцарта и «Тайный брак» Доменика Чимароза. А на первом курсе я сделала «Свадьбу Фигаро» и получила второе место на конкурсе в Австрии. Это была самая авангардная по простоте идея из всех возможных, и которую, наверное, уже никогда нельзя будет себе позволить. Все декорации – это был один большой белый лист бумаги, а актеры всё действо должны были из нее что-то вырывать, делать костюмы, элементы декораций, реквизит - то есть полный минимализм и легкая игра в материал...
Юлия Калачева: Есть разница в создании спектакля драматического и спектакля оперного?
Этель: Конечно, есть. На самом деле, я с детства люблю оперу: у меня мама из Питера, и она меня с малых лет водила в Мариинку. И мне всегда очень хотелось, чтобы в моей жизни музыка занимала место, несмотря на то, что профессия совсем иная. И мне повезло...
В музыкальном театре у тебя есть музыка, с которой ты в диалоге. Она не так изменяема, как пьеса. Пьесу лепить гораздо легче, диапазон трактовок шире, а музыка – она диктует, но она же дает очень большой эмоциональный заряд. У тебя есть мощный стержень. И опера, как мне кажется, провоцирует на визуальный театр больше, чем драматургия.
Мы поблагодарили Этель за время, найденное для нас, за разговор, к сожалению, недолгий – Этель ждали. А для себя решили обязательно попасть на следующий её спектакль. Уж больно зацепило что-то глубоко внутри, вывернуло, не успокоило...